Читать книгу "Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман"

церкви… – Саша объяснил, что источник вращается в кругах польской интеллигенции:

– Никто не удивится, если этот человек… – Скорпион пощелкал длинными пальцами, – испытает катарсис, обретет веру в Бога, тайно примет религиозные обеты… – Эйтингону показалось, что мальчик улыбается:

– Более того, – добавил Саша, – я бы порекомендовал начать работу в этом направлении и в СССР… – Эйтингон согласился, что осведомителей из числа священников надо вербовать среди молодежи:

– То есть будущих священников… – он вспомнил угрюмое лицо ребе Лейзера, – нынешние служители культа, отсидев свои десятки, пошлют нас по матери, если мы предложим им сотрудничество… – перед Монахиней, впрочем, открывалась блестящая карьера:

– Она, правда, женщина, – потянулся Эйтингон, – папой римским ей не стать. Однако у католиков сестры могут многое услышать и многое запомнить… – кроме доклада о будущем агенте, ему предстояло разобраться с архивными папками, привезенными на дачу.

Работа с Моцартом обещала стать нетрудной. Коллеги профессора Кардозо изображали специалистов, занятых проблемой человеческого бесплодия:

– Сергей Петрович именно такой врач, – сказал Кардозо по телефону, – он у нас отвечает за лабораторию эмбриологии. Светлана Алишеровна едет демонстрировать больного на симпозиум в Сибирском отделении Академии Наук, однако она тоже сможет присоединиться к заданию… – задание было простым:

– Моцарту навешают лапши на уши, выпишут общеукрепляющих средств и подсунут красивую девчонку. Судя по фотографиям покойного Яши, юный гений не отказывается от компании веселых девиц…

Кардозо объяснил, что мужское бесплодие плохо поддается лечению:

– Но нам и не надо лечить Моцарта… – Эйтингон блаженно закрыл глаза, – девица одновременно окажется в двух постелях… – он улыбался, – Викинг ничем таким не страдает, он здоровый парень. Здоровый парень, а живет с инвалидом из чувства долга. Он тоже не пропустит хорошенькую фигурку и смазливое личико… – сначала Шелепин хотел выложить перед Моцартом фото его развлечений. Эйтингон поморщился:

– Не надо уподобляться шантажистам, товарищ председатель. Пусть девушка напишет письмо… – он задумался, – в духе дворянской литературы. Женская гордость, то-се… – Наум Исаакович покрутил пальцами, – Моцарт будет землю носом рыть, чтобы найти ее и ребенка. Здесь появлюсь я с предложением о помощи… – кроме предложения, у Наума Исааковича имелись папки с собственноручным согласием Самуила Авербаха на агентурную работу:

– Парень боготворит отца, тот умер у него на глазах. Он согласится сотрудничать с нами, сомнений нет… – насчет такого же согласия Викинга Наум Исаакович иллюзий не испытывал:

– Он, и глазом не моргнув, отправил на дно водопада нескольких наших работников. Нет, пусть он пытается выяснить, что случилось с его светлостью, а мы займемся Моцартом. Впрочем, выяснять нечего, 880 давно сдох, как и мерзавка Циона… – Наум Исаакович собирался после освобождения найти воровку Генкину. Он легко поднялся:

– Об этом ребенке знаю только я, и больше никто. Наследник Ритберга фон Теттау, то есть Максимилиана фон Рабе. Он мне пригодится, учитывая, что до проклятой Марты, с ее сыном от Генриха фон Рабе, мне пока никак не дотянуться. Правильно говорят… – он взглянул на пустынный розарий, – кто владеет прошлым, тот владеет будущим. Прошлое известно только мне, мне и карты в руки…

Велев охранникам принести еще кофе, Эйтингон пошел работать.

Окна мастерской выходили в завешанный сохнущим бельем, заставленный ящиками крохотный дворик. Над крышами Сретенки перепархивали голуби, закатное небо распахивалось над Москвой:

– Раньше бы сейчас звонили колокола, – подумал Павел, – в переулке стояла церковь преподобного Сергия, что в Пушкарях у Трубы… – среди книг, привезенных на квартиру комитетчиками, Павел отыскал неизвестно как переживший войны и чистки атлас Москвы дореволюционных времен. На желтоватых страницах стояли лиловые штампы: «Библиотека ВЧК». Павел засыпал и просыпался с книгой, забросив даже альбомы по искусству Ренессанса:

– Разбуди меня ночью, – смешливо понял он, – и я расскажу, где была какой храм… – мальчик вспомнил старинное выражение:

– Сорок сороков… – он склонился над альбомным листом, – в Москве было сорок сороков церквей… – сестры обещали, что он сможет нарисовать и синагогу:

– Тоже памятник архитектуры… – Павел набрасывал изящные очертания храма преподобного Сергия, – Надя с Аней сказали, что на празднике ожидается толпа. Хорошо, нас никто не заметит… – сестры предупредили его о возможной слежке. Павел только выпятил губу:

– В училище я хожу пешком, – по утрам он отправлялся сюда, на Сретенку, – комитетчиков я не пропущу, не волнуйтесь…

Павел быстро сдружился с ребятами в своем классе, но от приглашений в гости отказывался:

– Не хочется подводить людей под проверку, – хмуро думал он, – Аня с Надей объяснили, что за нашими связями наблюдают… – нежелание приводить соучеников домой он объяснял тем, что сестры много занимаются:

– Им нужен покой, – вздохнул Павел, – хотя у нас в подъезде и так тихо, словно в гробу… – они все больше убеждались в правоте Нади:

– Оперативный подъезд, – презрительно заметил Павел по дороге в мастерскую мэтра, как называла его Надя, в Большом Сергиевском переулке, – держу пари, что на лестничных площадках никто никогда не появится… – Надя отозвалась:

– Тем более, надо быть осторожными. Никакого риска, никаких подозрительных разговоров… – Павел хмыкнул:

– Вы комсомолки, а мне обещали, что я стану кандидатом к годовщине революции. Потом собрание комсомольцев класса, где надо рассказать свою биографию… – подросток остановился на сретенском тротуаре, держа кошелку с кофе и апельсинами для мэтра:

– Биография у меня простая, – зло сказал Павел, – я сын заключенной и гэбиста. Я родился на лагпункте… – он помолчал, – то есть это была вилла, но все равно лагпункт… – сестры рассказали ему о визите в синагогу. Павел услышал и подозрения Ани с Надей насчет того, как их мать оказалась в СССР. Павел в одиночестве рассматривал единственное фото родителей:

– Я только отца помню, и то смутно, – понял он, – мама была очень красивая. Словно королева… – пришло ему в голову, – как пишут в западных журналах, королева красоты… – он был непохож на родителей или Аню с Надей:

– Может быть, я им и не брат, – решил Павел, – то есть не по крови. Мама меня взяла на воспитание, а моя настоящая мать умерла в лагере или ее расстреляли… – Неизвестный смотрел на рыжеватую голову парня:

– Прилежный какой, – он вернулся к глине, – сидит, рисует. Но он рассказывал за кофе, что у китайцев прилежность считается высшей добродетелью ученика… – Павел добавил:

– Мы раньше жили в Приморье, вокруг было много китайцев… – Неизвестный не стал ничего спрашивать:

– Понятно, что они выросли около лагерей. Наверное, их родители не дотянули до реабилитации… – повадки у Нади и Павла, тем не менее, совсем не напоминали поведение воспитанников детских домов:

– Словно они аристократы, – усмехнулся скульптор, – но в таких местах воспитателями работали бывшие зэка с поражением в правах, а среди них много интеллигентных людей… – подросток разбирался в искусстве и отлично рисовал. Оказавшись в мастерской, оглядевшись, он восторженно сказал:

– Нас учат лепке, но это совсем другое, мэтр… – просмотрев его папку, Неизвестный понял, что мальчик не собирается становится художником. Павел пожал плечами:

– Я рисую, но это… – он повел рукой, – не так, как у настоящих мастеров. Я хочу заниматься историей искусства… – краем глаза Неизвестный увидел, что парень занят эскизом церквушки:

– Той, что здесь стояла, – вспомнил скульптор, – преподобного Сергия… – он помнил старые фотографии. Теперь вместо храма в переулке торчал неприметный дом, где размещалось общество глухонемых:

– Голову немного выше, – попросил он девушку, – когда вы вернетесь с гастролей, мы займемся фигурой. Пока только бюст, как здесь… – он кивнул на пришпиленную к стене газетную вырезку. Надя вздрогнула:

– Словно смотрюсь в зеркало. Но это воображение художника, то есть скульптора… – неизвестная женщина, модель для бюста, напомнила Наде фотографию матери:

– Газета старая, – объяснил Неизвестный, – довоенная. Видите, дата, тридцать восьмой год. Я нашел кусок, когда заклеивал окна на зиму… – под снимком Надя разобрала обрезанные буквы:

– В Париже представлены работы для конкурса на новый бюст Марианны, символа Франции… – отойдя от стола, Неизвестный чиркнул спичкой:

– Это академический скульптор, – он